Отец Бет (День всех святых).

Мое воспитание нельзя назвать религиозным, именно поэтому я никогда до конца не понимала смысл праздника "День всех святых". А сейчас понимаю. После вакханалии Хэллоуина - костюмов, эксцентричных выходок, переедания сладостей - наступает настоящий День поминовения усопших.

В моей церкви этот день празднуется довольно пышно. На первый взгляд, Епископальная церковь всех святых в Пасадене выглядит довольно обыденно. Здание выполнено в готическом стиле, и священники облачены в белые одежды, но взглянув повнимательнее, мы увидим нечто весьма необычное: и именно по этой причине я и хожу туда. Многие из служителей церкви - нетрадиционной ориентации, и некоторые из них венчались в этих готических сводах. Церковь всех святых терпимо относится к любым отклонениям от общепринятых норм, и именно поэтому в ближайшем будущем ее могут исключить из англиканской церкви. Прихожане, как и служители церкви, представляют собой разношерстную публику всех рас и возрастов. Каждый аспект проведения службы был спланирован так, чтобы сделать любое священнослужение символом терпимости к любым крайностям. Но тем не менее, церковь сохранила свое право на ритуалы, потому что в великолепии благовоний, процессий и песнопений есть нечто такое, что уносит наш ум прочь от всего мирского.

Я сидела на задних скамьях вместе с Шарлоттой. Естественно мы опоздали к началу. Мы сели рядом с другими опоздавшими прихожанами, когда начались песнопения. Я заметила, что рядом с Шарлоттой сидит мужчина, с которым было что-то не так. Бездомный? Или просто давно не мылся? Не суди; не суди - сказала я себе. Помни: терпимость к любым крайностям. Просто. Не надо сидеть так близко к моей дочери.

Мимо нас проходит процессия священнослужителей и хористов, которые размахивают кадилами с ладаном. Когда служители и другие знакомые Шарлотты видят ее, они начинают улыбаться и приветственно махать ей, чем разрушают серьезную атмосферу церковной службы. Она машет в ответ. Она в восторге. Потом бездомный спрашивает меня: "Сколько лет вашей дочери?"
Я напрягаюсь. Не надо говорить о моей дочери. "Восемь", - бормочу я, не отрывая глаз от программы.
Пауза. Я смотрю в его сторону. Его глаза полны слез, когда он смотрит на Шарлотту. "Берегите ее", - говорит он. "Моя дочь погибла в автокатастрофе, когда ей было 17. Прошу Вас, следите, чтобы у нее всегда был пристегнут ремень безопасности".

Все меняется.

Я киваю. "Да, конечно", - говорю я. Наступает пауза, а хористы продолжают свое пение. "Как ее звали?"
"Бет". Белки его глаз - со множеством красных прожилок. Алкоголь? Переутомление? Горе? Мне ясно только одно: его дочери было 17 очень много лет назад. Я мысленно смотрю сквозь телескоп времени и вижу, каким он был десятилетия назад: обычным человеком, хорошим отцом, а потом Бет умерла, и его поезд сошел с рельсов. Теперь он - плакальщик, бродящий по городу в день всех святых, вспоминая о мертвых и наблюдая за живыми восьмилетними девочками.

Мы называем имена усопших. Эд, наш настоятель, просит нас произнести вслух имена тех, кто ушел от нас в минувшем году. Голоса еле слышны в огромном пространстве церкви, но мало-помалу люди начинают говорить. "Кэрри". "Лурдес". "Джером". Потом, подобно шуму ливня, церковь наполняется шепотами. Имена произносятся все быстрее. Я ничего не могу с собой поделать и шепчу имя "Бет". Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, услышал ли меня ее отец, но его уже нет. Давно уже нет.